Олег Языков - Крылья Тура. Командировка [2 том полностью]
В таких ожесточенных атаках немцы иногда теряли осторожность и забывали поглядывать назад… За что мы их и жестко наказывали. А к илюшам со стрелками немецкие летчики, надо сказать, близко не любили подходить. Они обычно как? Просвистят на повышенной скорости, стрельнут метров с четырехсот, и вверх! А что ты "Илу" одной очередью с 400 метров сделаешь, когда они, бывало, приходили к себе на аэродромы, с сотней-другой пробоин в крыльях и фюзеляже? И весь бронекорпус в щербинках и вмятинах от попаданий пуль и снарядов авиационных пушек.
Так вот. Мы, значит, тоже отметили, что немцы жестче стали драться, старались "держать удар". По сути, речь сейчас шла об одном — кто станет "хозяином воздуха", кто в дальнейшем будет диктовать противнику свою волю…
Фашисты ясно понимали, что возврата к той воздушной войне, периода 41–42 годов, в которой они себя чувствовали королями, уже не будет. Наши летчики получили новую технику, приобрели бесценный боевой опыт и навыки. Обновилась и тактика, наладилось боевое управление авиацией. И все! Немцы покрутили носами и поняли — "Нам конец…"
А не хотелось ведь, ох, как не хотелось! И колыхнулась волной ярость отчаяния — только за возможность хоть на мгновенье вновь почувствовать себя сильными, умелыми, грозными асами Люфтваффе, они сейчас и грызлись ослабевшими, сточенными в боях и прореженными нашими летчиками зубами… Но кусались они еще ожесточенно и смертельно… Воевать немцы умели всегда.
А вот у наших пошел какой-то сбой в боевом управлении воздушными силами… Не смогло командование воздушных армий создать даже не перевес, а простое равенство сил в воздухе. Вопреки требованию приказа, наши подходили к линии фронта максимум парой звеньев истребителей. Ну, в редких случаях — эскадрильей. А противостояли им группы немецких бомбардировщиков штук по сорок-пятьдесят, да еще под прикрытием 20–30 истребителей. Вы представляете — какой длины должна быть колонна из пятидесяти, скажем, самолетов? И что делать в этой ситуации нашему десятку истребителей? Только заорать в жуткой ярости: "Бей фашистов!" — и без оглядки бросаться на врага!
А когда боевая ярость застилает тебе глаза кровавым занавесом, да еще на тебя наваливается эта чертова перегрузка, да еще у тебя это четвертый вылет, да все предшествующие три были с воздушными боями, то…
То ты не замечаешь, как скупым, отточенным маневром, с высоты, от солнца, безжалостными и безразличными к жизни человеческой крылатыми ангелами смерти, тебя сзади настигает пара "Мессершмиттов-109G6". Может быть, ты еще услышишь глухой бой 30 мм пушки месса за спиной, ощутишь, как под ударами снарядов задрожит твой истребитель, как он жалобно закричит от боли рвущимся металлом, задерет нос в попытке уйти туда — в голубое, чистое и прохладное небо… Может, в затуманенное от ран сознание еще пробьется чей-то крик в наушниках: "Девятка! Горишь, прыгай, прыгай…" — но нет уже сил поднять руку, сбросить фонарь… И вот ты, повиснув на привязных ремнях, видишь, как пламя вырывается из-под приборной доски, и сначала робко, украдкой, касается колена… руки… пробует тебя на вкус… А потом — торжествующим ревом горящего авиационного бензина обнимает тебя в кабине падающего истребителя и рычит: "Мой! Мой! Теперь ты мой!" И это короткое объятие — на всю оставшуюся тебе жизнь… На несколько секунд, пока Мать — сыра земля не примет тебя в свои объятия, спасая от жгучей боли и обиды — "Мне больно, мама… Как же мне больно!" Спи, сынок, уже все… Спи, мой родной…
Я зарычал в бессильной ярости. Я не успел — фашисты ударили, и теперь Лешка Скворцов — командир звена из соседнего полка, падал в горящей "лавочке" на курскую землю. Сама земля под нами, казалось, ходила волнами и дрожала. Ее рвали разрывы бомб и снарядов, топтали тяжелые туши фашистских танков. Но смотреть за горящей каплей Лешкиного самолета было некогда — сощурив глаза, я искал взмывшую на солнце пару его убийц.
Левым боевым разворотом я рвался в высоту. Вот они! Немцы, выйдя из атаки, спокойно разворачивались и готовились снова упасть в клубок дерущихся ниже нас самолетов. Под нами, на высоте до двух тысяч метров, все было затянуто дымом пожаров и пылью от разрывов снарядов. Танки разматывали за собой либо длинные пылевые шлейфы, либо — дымные, пронизанные оранжевыми языками пламени. Самолеты хаотично выскакивали из клубов дыма, стреляли и снова исчезали в пылевых облаках. Крутился непонятный и быстро меняющийся воздушный бой.
— Внимание всем! Усилить осмотрительность! В воздухе группа фашистских асов! "Молнии" — прикрывайте наши самолеты, держитесь с превышением.
Пара, убившая Лешку, заметила нас с Василием, и, не спеша, стала затягивать нас на высоту. Знают, гады, что тысячах на шести преимущество перейдет к ним! Ага, перешло бы… Но не сейчас.
— Вася, не дергайся, не пугай клиента… Пусть потешатся… Иди за мной на двухстах.
Все же великолепная у третьяка скороподъемность! Две пары истребителей устремились ввысь, к условной ленточке финиша нашей гонки… Кто первый — тот и будет жить. А кто не успел, тот, извините, — опоздал! Только так, и никак иначе…
Пять тысяч… Еще, еще… Пять пятьсот. Хватит! Мессы ниже, они в растерянности… Все еще пытаются лезть вверх, и не понимают, почему они отстали от советских истребителей. А вам уже давно надо было удирать, но — теперь уже поздно!
Я убрал обороты и резко положил истребитель на крыло. Чуть ниже и сзади мой маневр повторил ведомый. До мессеров в серо-желтом камуфляже — метров восемьсот. Разворот завершен, мой Як начал набирать скорость. Я чуть дал газку — истребитель метнулся вниз, туда, где бестолково растопырились два пятнистых хищника.
Вот они сообразили, что через мгновение их будут убивать. "Мессершмитты" как-то резко, судорожно, опустили носы и выжали максимальные обороты. Уже слышен неприятный свист их моторов. Но — ничего не происходит мгновенно. Им не хватило долей секунды.
— Вася — бей заднего!
Очередь, вспышки разрывов на крыле и кабине вражеского самолета. Отлетает отбитое крыло, я проскакиваю месса, а он, ускоряя вращение вокруг своей оси, проваливается вниз. Если летчик и жив, он не сумеет выпрыгнуть. Самолет просто не отпустит его от себя… Чуть накренив истребитель, я секунду-другую наблюдаю за падающим самолетом. Вижу, как горит и падает ведомый немецкого аса — его зажег Василий. Тысячах на трех, под нами, замечаю звено мессеров, идущее вытянутым пеленгом.
Какой-то не очень характерный для фашистов строй. И раскраска самолетов не такая, как у немцев. Более яркая и насыщенная, зеленых и коричневых тонов.
— Вася, атакуем! — падая на эту четверку, я вспоминаю информацию офицера разведуправления армии — здесь, под Курском, на стороне немцев воюет эскадрилья испанских и эскадрилья венгерских фашистов. Кто-то из них… Ну, будем знакомы!
Тяга убрана почти на "ноль", а скорость все равно нарастает слишком быстро. Это может быть опасным. Приходится чуть отвернуть, чтобы погасить скорость, и, заодно, занять более выгодную для атаки позицию.
А эта четверка, в незнакомой раскраске и с какими-то желтыми рисунками на капоте, расходится, что бы атаковать пару наших "Яков". Не вижу номеров!
— Всем — смотреть хвосты!
Предупрежденные мной "Яки" вильнули и вышли из-под атаки, мессера разочарованно пыхнули дымком, на форсаже пошли вверх левым боевым разворотом, и нарвались прямо на наши с Василием дружеские объятия.
Очередь, другая. Есть! Атакованный месс смертельно ранен. Он, дымя, рванул было вверх, но, не завершив петли, сорвался в штопор. Готов! Василий тоже пробил своего. Он стрелял по кабине, и теперь месс с убитым пилотом нелепо закувыркался вниз.
— За мной! — я огляделся по горизонту. Истребители еще сновали вокруг рассерженными шмелями, но накал боя потихоньку затухал. Яки и Ла-пятые вытесняли немцев с места воздушной схватки. Противник не смог переломить ее ход в свою пользу…
— "Молнии" — сбор! Сбор! Я в левом вираже на двух тысячах, все ко мне! — пора уж уходить — бензина осталось всего ничего. Только-только долететь.
Из клубов дыма и пыли, как цыплята к своей наседке, к нам с Василием выскакивали "Яки" с молниями на капоте. Все? Вон — подошло одно звено… другое, а где еще одна пара? Ага — вот и они. Все, собрались — пошли!
***Дошли и сели все благополучно. Что нельзя было сказать о соседях…
Сразу после нашей посадки, руководитель полетов, переговорив по рации, подошел ко мне.
— Соседи садятся, товарищ капитан. Командир 161-го полка… — во-о-н, дымят…
Я взглянул. С запада, поддымливая мотором, на посадку заходил "Як-1б". Второй Як шел нормально, без дымного следа.
— Петр Сергеевич, — обратился я к своему технику, — ты, ведь, "Як-1б" знаешь? Пойдем, посмотришь, если что. И еще кого-нибудь возьми.
